Рассказ нашего читателя Александра Петровича Цветкова, офицера, уроженца города Ржева, ныне проживающего в Красногорске Московской области, посвящен приближающемуся 80-летию со Дня Великой Победы.
«Мой дед Петров Николай Алексеевич одним из первых ворвался в г. Ржев, а позже, будучи уже майором, парторгом курсантской школы, расписался на стенах поверженного Рейхстага.
Для меня тема Великой Победы в Великой Отечественной войне не пустые слова. Война кровавыми жерновами прошла по семье моих бабушки и матери.
Приближается Памятная дата – день 80-летия Великой Победы в Великой Отечественной войне. И пока живы мы – сегодняшнее поколение, память о Великой Отечественной войне не должна ослабевать» — пишет Александр Петрович…
1
10 октября 1941 года. Пятница. Утро. Трава ещё покрыта изморосью. Солнышко нехотя, сонливо, окинуло желтым глазом деревню. Тишина. Не лает ни одна собака, как будто их и нет вовсе. Попрятались, что ли? К чему бы? Странно это очень. Почти в каждом дворе жила собака. В основном одной породы – деревенская дворовая лайка. Почти всех собак в деревни звали Мухтарами!
Над полянами, низинами и лесными опушками поднимается ленивый туман. А чего ему спешить, раз солнышко не торопится его прогнать, а сам он тоже никуда не торопится. Хорошо ему в низинах, да на опушках дремучего и страшного безгачевского леса. Лес так называется по названию деревни – Безгачево. А Безгачево – потому, что кругом болота и без гати не пройдёшь. Диких зверей: кабанов, лосей, волков в нём не то, что много, а очень много. Местные охотники
и медведя видели в углу леса, что ближе к болотам. А зимой голодные волки так прямо к деревне подходят, бывает, что и по деревне пробегают. Собаки тогда аж захлёбываются в лае.
Довольно холодно, однако. Сговенский пруд покрылся коркой тонкого льда. Сговенский? Да. Потому, что рядом с ним складировали навоз из коровника. Отсюда и название.
Но дети в жару охотно купались в той части пруда, отдалённой от навоза. А больше воды не было. До речки Бойни почти три километра через лес. Правда, было в деревне 3 колодца, по колодцу на 20 домов. Один – в центре, и по колодцу в каждом конце деревни. Но в колодце
в том конце деревни, что ближе к болотам, вода была плохая, с коричневым оттенком, пахла болотом и в ней плавало много различных жучков-паучков. Поэтому сельчане с того конца деревни ходили за водой к центральному колодцу. Далековато, но зато там была прозрачная и вкусная вода.
А купаться можно было только в пруду. Сколько же в нём жило лягушек, жуков-плавунцов, паучков разных! И, поговаривают, даже караси в нём жили. Только их почему-то никто не ловил.
Дом Бурмистровых находился в центре деревни, на пересечении сельских дорог. В доме уже шла размеренным чередом устоявшаяся годами жизнь. Бабушка Ульяна затопила печь и поставила на плиту вариться чугунок с картошкой и в таком же чугунке пшённую кашу. На молоке. Четырёхлетняя внучка Тамара, озорница и говорунья, называла её цыплёнкиной кашей под одеялом. Под корочкой. Она, корочка, румяная такая. И вкусная. Очень вкусная! Особенно если посыпать на корочку немного сахарного песку. Но это возможно было только по церковным или по новым праздникам, однако, и этого было вполне достаточно, чтобы ребёнок ощутил радость жизни. Сначала снимаешь румяную одеяло-корочку. Съедаешь её и – кашу можно не есть. Пусть младшая, двухлетняя Галя, ест.
Дочь Зоя пошла в хлевник доить корову и задать корм овцам,
курам и вечно голодному Буржую. Хряку. Сколько не дашь – всё съест.
Внучки Тамара и Галя спали. С ними в комнате спала и средняя дочь Тоня, приехавшая из Куйбышева погостить в отпуск. В другой комнате спал сын, младшенький. Андрейка. 17 лет.
Пёс Мухтар спрятался в будке, как будто предчувствовал нехорошее что-то, и по своему обыкновению не встретил хозяйку вилянием хвоста, преданным умилённым взглядом и радостным приветствием-повизгиванием. Опять же, может, и косточку какую хозяйка на завтрак даст.
Обычное осеннее утро в деревне.
2
К дому председателя сельсовета Ивана Зайцева прискакал всадник. В военной форме. Спрыгнул
Минут через пять военный вышел, сел на коня и поскакал в сторону деревни Батино.
В доме Ивана раздались крики. Иван выскочил из дома в нижнем белье и побежал к столбу, на котором висел кусок рельсы. Подбежал. Стал железным билом от малого церковного колокола бить по рельсе. Редко. Баммм! Баммм! Тревожно так – Баммм!
Из домов повыбегали люди. Пошли к столбу. Сбились в кучу. Прижимаются друг к другу.
Иван посмотрел на людей. Люди молчали.
— Собирайтесь. Немец на Ржев рвётся. Мужики и парни, кто есть, через час что бы тут были. Им на Зубцов велено идти. Старший
с батинскими ополченцами будет. Оружие там дадут. А вы, бабы, к утру собирайтесь. Особливо те, у кого мужья или отцы, или ещё кто в армии, или партейные. Завтра с Батино люди пойдут. И мы пойдём. На Старицу.
В обход Ржева. Брать только необходимое. Утром сбор.
Где-то очень далеко по-над всем лесом разносились глухие раскаты. Даже и не поймёшь сразу, где грохочет. Баммммм! Бумммм! Ммм!
Молча разошлись, быстро засеменили к своим домам.
Не было ни криков, ни ругани. Да и разве поможешь тут криком
и слезами! Всем было понятно, что беда пришла. Большая беда.
И большое горе. И от них не увернёшься, не отмолишься. Надо собираться.
Андрейка засобирался. С детства хромой, ногу сломал, когда
в канаву упал, та срослась сама собой. Был не годен к службе в армии.
Ульяна, только промолвила, мол, куда ты, хромый, собираешься. Проку от тебя никакого не будет. Да куда там! Насупился. Положил
в мешок портянки, подорожное полотенце. Отрезал кусок сала, взял пару луковиц, завернул в тряпицу вместе с половинкой хлеба. Налил из ведра воды в солдатскую фляжку. Тоже сунул в мешок, мешок затянул верёвкой. Оделся. Подошёл к матери. Молча.
Ульяна заплакала. Обняла. Поцеловала в лоб, в глаза. Обречённо прижала сына к себе.
-Иди, раз решил. Храни тебя Господь.
Перекрестила.
Четвёртый уходит. Считай ушёл.
Старший сын уехал лет 5 уж как к отцу, бывшему Мосягинскому уряднику, сбежавшему в Сибирь. Так оба и канули. Ни весточки какой за всё время.
Сначала мужа не трогали, никто в общем-то особо и не вспоминал, что муж служил урядником в деревне Мосягино, что в 5 километрах от Безгачево в сторону Ржева. Муж худого никому не сделал. Деревня была большая, под 200 дворов. Церковь на холме. Издалека видны её купола и крест. Звон колокольный далеко разносился. Там же при церкви
и кладбище, где были похоронены в начале века две дочки Ульяны.
Так и жили, детей растили. Работали в колхозе. Своё хозяйство вели.
А потом вспомнили. Или кто-то напомнил из-за зависти иль просто какой злобы. Муж-то работящий был, рукастый, ни от какой работы не отказывался. Ульяну любил. И в собственном хозяйстве успевал. Местный уполномоченный прискакал на коне вечером и наказал мужу явиться в Ржевское ОГПУ к обеду.
Муж быстро собрался и под утро ушел в Зубцов, что бы на поезде уехать в Москву. Уехал. Не нашли, не поймали. Потом весточку прислал, что жив, и просил прислать ему сына в помощь. С тех пор и до конца жизни Ульяна не получила вестей ни от кого.
Семье же пришлось переехать в дом Зоиного мужа, Ржевского комсомольского вожака, в Безгачево.
Андрейка подошёл к Зое и Тамаре. Племяшки стояли рядом. Тамара похныкивала, а Галя стояла молча. Она ещё ничего не понимала. Только чувствовала неладное, плохое, и хлопала большими глазами: хлоп-хлоп.
— Прощайте. Себя берегите. Племяшек берегите.
Обнялись. Поцеловались. Сёстры молча плакали, опустив головы.
Вышли во двор.
Мухтар из будки не вышел, только голову высунул. Ррр-гав! Попрощался.
Ульяна с сыном пошли к дому Ивана. Остальные остались.
У дома Ивана собрались ополченцы. Иван деловито посмотрел на сельчан. Построил в шеренгу. Немного. С ним 11 ополченцев будет.
Подошли и батинские мужики и парни. Были и совсем молодые, 15-16 летние. Тоже на фронт собрались. Немцев бить. Как же! Иначе без них немцев не разобьют.
Командир на коне. Спешился. Всех построил. Переписал. Набралось человек 25. Словом, отряд. Оставшиеся, которых не мобилизовали на фронт ещё в июле-августе.
Забрался на коня. Скомандовал:
— Шаагом! Аррш!
И тут бабы завыли. Какое-то время шли за отрядом. Потом, как по команде, встали. Обречённо замолчали. Они понимали, что вряд ли увидятся снова.
3
Ульяна вернулась домой. Тамара с Зоей собирали в баулы вещи. Набралось довольно много. Два больших баула. И всё надо. На дворе заморозки нешуточные дают о себе знать. Да и как оно сложится-то
в пути.
Ульяна посмотрела на всех.
— Еду утром сбираем! А сейчас надо всем поесть. Иначе не дойдём. Да и где немец, кто его знает.
Поели. Точнее – пожевали. Внучки капризничали, но сил успокаивать их не было. Пусто. Как будто огонь прошелся в душе.
Тоня задумчиво и тревожно посмотрела в сумеречное окно.
— Наши, небось, дошли до Зубцова.
Все молчали.
Ополчение дошло до Зубцова. Там оно влилось в сводный отряд. Ополченцам выдали винтовки с патронами. И гранаты. В сводном отряде ополченцев, собранном с ближних деревень, насчитывалось не более 150 человек. Среди них были люди, умевшие обращаться с оружием. Они-то и обучали, скорее, рассказывали, как обращаться с оружием
и с гранатами.
К вечеру всё тот же командир вывел ополченцев к речке. Показал, где рыть окопы и куда стрелять. Вместе с ополченцами, одной лопаткой на двух-трёх человек, рыли окопы и военные. К утру как-то окопались.
4
11 октября 1941 года. Утро. Сумеречно. Как ни странно, но этим утром потеплело. Заморозков не было, но была какая-то мрачная сырость.
У дома Ивана Зайцева стояла запряженная в телегу лошадь.
В телеге уже сидели молчаливые деревенские маленькие дети. Дети постарше толпились вместе со взрослыми возле скамейки.
Ульяна вместе с дочерьми и внучками подошла к односельчанам. Поздоровалась. Тамару посадили в телегу, а Галю решили нести на перевязи по очереди на руках. Всего же вместе с детьми набралось человек шестьдесят.
Через час подошли батинские беженцы, тоже с одной телегой,
в которой поверх всяких баулов, хотулей и узлов тоже сидели дети.
Ещё с вечера Ульяна с дочерьми решили, что она проводит их до развилки дорог на Старицу, которая в двух-трёх километрах от деревни, и вернётся в деревню. А Зоя с Тоней и с внучками пойдут дальше.
Всего с двух деревень набралось около ста человек беженцев.
За старшую была жена Ивана Зайцева. В народе – Зайчиха. Детей
у неё не было, но муж был партийным.
— Ну, бабы! С Богом! Пошли!
Беженцы со вздохами и ахами, крестясь, медленно выходили на дорогу. Постепенно скорость продвижения немного возросла, люди втянулись в ритм. Километра через полтора беженцы вклинились
в колонну таких же бедолаг из других близлежащих деревень. Образовался затор. Впереди телеги с Тамарой поперёк дороги встала другая телега. И, хотя на ней сидели знакомые в общем-то люди, они нехотя впустили в колонну ещё две телеги. Началась перебранка. Зоя
с Галей на руках присела вблизи телег передохнуть. Ульяна подошла подбодрить детей. И попрощаться. Ей пора было возвращаться. Собравшись с двумя соседками-односельчанками она пошла обратно
в деревню.
Колонна медленно двинулась дальше в сторону Старицы, огибая Ржев.
Окончательно рассвело.
Вдруг со стороны Зубцова, сзади, раздались непрерывные раскаты мощных разрывов. В небе появились самолеты. Много самолетов.
С крестами. Они все летели на Москву, на Зубцов.
Два самолёта отделились от общей массы и развернулись на колонну. Подлетели к колонне сзади.
Люди, услышав звуки моторов, оцепенело встали. Потом бросились врассыпную, но немецкий лётчик уже нажал гашетки пулемётов. Поздно. Люди падали кто навзничь, кто лицом в землю. Самолеты развернулись и полетели навстречу колонне. Опять стали падать люди. Везде раздавались истошные крики о помощи и детский крик.
Лошади рванули, что есть сил. Люди на передней телеге пытались съехать с дороги, чтобы уйти из-под прямой линии пулеметных очередей, и это у них почти получилось. Но вдруг лошадь, запряженную в переднюю телегу, вместе с землёй подкинуло в воздух, неведомая дикая сила перевернула лошадь в воздухе и с силой бросила на землю. Хрряп! Голова лошади подпрыгнула от удара о землю. Лошадь дёрнулась, ударила копытами в воздух. По крупу лошади пробежала мелкая дрожь. Затихла.
Саму телегу сначала высоко подбросило, а потом разломило на множество частей, и то, что осталось от телеги и находившихся там людей, раскидало в стороны.
Зоя успела прижать к груди Галю прежде, чем другой столб земли уперся ей в грудь всей ужасающей мощью. Ударил по голове. Руки опустились. Боль пронзила щеку. Всё. Темнота. Тишина. Ничего!
Та бомба разорвалась сбоку от второй телеги, возле которой шла Зоя. Осколками у лошади оторвало передние ноги. Лошадь упала
и кричала. Храаа! Храа! Бок был разворочен осколками. Лошадь приняла весь удар на себя, поэтому Зайчиху, шедшую слева от лошади, только отбросило взрывной волной. Она упала, но сломанной оглоблей получила сильный удар в бок. Прежде, чем потерять сознание от дикой боли, Зайчиха на коленях, опираясь на одну руку, а второй держась за ушибленный бок, заползла в ближайшие кусты. И потеряла сознание.
Взрывом телегу разломило надвое. Детей, сидевших в передней части, взрывной волной разбросало вокруг. Погибли все. Кто от осколков, кто от удара о землю. Это было уже неважно.
Переднюю часть телеги подкинуло и она опрокинулась на раненую лошадь, а заднюю часть повернуло вокруг оси и опрокинуло назад, придавив оставшихся на ней детей.
А самолёты с крестами всё кружили и кружили. Безжалостные немецкие лётчики безнаказанно расстреливали и бомбили колонну беженцев, пока не закончились патроны и бомбы. Беженцы в панике
и исступлении разбежались в разные стороны, побежали обратно
в сторону деревень, покинутых ими совсем недавно. Почти на километр дороги и возле неё лежали тела убитых и раненых беженцев, взрослых
и детей, обломки телег и трупы лошадей. Раненые просили о помощи, но помочь им было некому. Все или разбежались в панике, или попрятались по кустам, боясь выйти на эту дорогу смерти.
Над дорогой царил ужас, пахло кровью и смертью!
5
Уже были видны крайние избы деревни, когда сзади послышались разрывы бомб. То, что это бомбы, сомнений не было. Уж очень громко
и раскатисто звуки их разрывов донеслись до Ульяны. Споткнулась. Упала. Платок сорвался с головы. Волосы растрепались. Отчаянье и ужас ворвались в неё, ударили по глазам, по голове. Отдышалась. Руки тряслись и никак не получалось подвязать волосы платком. Что-то недоброе и ужасное нависло над Ульяной. Встала, махнула рукой сельчанкам, мол, возвращаюсь, и побежала обратно, к развилке. Сельчанки тоже остановились, а потом побежали вслед за Ульяной. Обратно к развилке дорог. Чем ближе она приближалась к развилке, тем сильнее колотилось сердце, пот застилал глаза, мокрые волосы растрепались и не было времени их поправить. Так и бежала с платком
в одной руке. Она видела, как над развилкой кружили самолёты
и поднимался чёрный дым.
Навстречу бежали испуганные люди. Махали руками.
— Моих! Моих не видали?
Ульяна кричала в надежде узнать, где дочки и внучки.
Кто-то махнул рукой – там они! Подкосились ноги, внутри всё похолодело. Побежала дальше.
Добежала. Увидела.
— Дочка! Зоюшкааааа!
Крик вырвался с такой истошной силой, что Ульяна потеряла сознание и упала рядом с дочерью.
6
Тоня пряталась в кустарнике. После первого захода немецких самолётов она бросилась бежать. Куда угодно, только подальше от этого ужасного места. Она просто не успела подумать ни о Зое, ни
о племянницах. Страх! И ужас! Они всецело завладели ею, как и всеми, кто оказался на этой дороге. Даже не желание выжить, а другое ужасное и жуткое чувство гнало её.
Увидела кусты. Бегом влетела в них и забилась под ветки в надежде, что они спасут от пуль и бомб. Затихла. Жуть овладевала сознанием от пережитого.
Бегущую мать она увидела издалека. Что-то звонко щёлкнуло
в голове. Она начала понимать и осознавать суть происходящего. Выскочила из кустов и побежала за матерью, крича ей вслед. Увидела, как мать добежала до дымящейся воронки, остановилась перед ней
и упала.
На одном дыхании добежала до матери.
Увидела. Зоя с окровавленным лицом и с закрытыми глазами лежала недалеко от дымящейся воронки. Тихо постанывала. Кругом обломки телеги, раскиданные вещи и растерзанные тела людей. Детей
и взрослых. Телега спасла её от смерти, но взрывом контузило. Осколок рассёк щеку. Угол раненой щеки загнулся и из-под него текла кровь.
Тоня вконец потеряла самообладание. Истошно закричала.
— Мама! Мамочкаа! Очниись!
Голос Тони врезался в мозг Ульяны.
Очнулась. Увидела Тоню. Губы задрожали в улыбке.
— Доченька.
Опираясь на руку Тони встала. Подошла к Зое.
Подняла её голову, платком стерла грязь с лица. Им же, бережно, как смогла, подвязала щёку. Зоя застонала, открыла глаза. Слёзы потекли из её глаз.
Ульяна зачастила:
— Ну, слава Богу, слава Богу, живая. Живая. Идти можешь?
Зоя угукнула.
Ульяна помогла дочке встать. Зою качало из стороны в стороны. Того и гляди она могла упасть. Тоня молчаливо смотрела на сестру. Мыслей никаких не было. Надо было куда-то идти. Правильнее было вернуться в деревню. Всё худшее уже произошло. Отошли от воронки. Стали оглядываться.
И тут их внимание привлек обломок телеги, под которым виделось тело ребёнка. Тоня с Ульяной переглянулись. Потом сразу обе побежали к обломку телеги. Подбежали, на одном дыхании подняли
и отбросили в сторону обломок: под обломком, вся перепачканная землёй и в соломе лежала Тамара. Из уха пульсирующей струйкой текла кровь. Маленький осколок попал ей в ухо. Девочка их узнала. Силилась что-то сказать, но у неё это не получалось. Губки дрожали и слёзки текли из глаз.
Тоня осторожно взяла племянницу на руки. Подошли к Зое. Она увидела дочь и завыла, подняв глаза к небу. Слёзы, смешанные с кровью, стекали с окровавленного подбородка.
— Зоюшка. Надо идти. Пойдём, пойдём.
Ульяна оторвала кусок от исподней юбки и перевязала им голову раненой Тамаре.
Так они и пошли, опираясь друг на друга, неся раненую
и безучастную Тамару. Она всё время шевелила губками:
-Пиить. Пиить.
Метров через триста Ульяна остановилась.
— Мам, ты чего? Чего встала?
Тоня с тревогой посмотрела на мать. Её глаза безумно блестели.
Мать отпустила Зою, помогла той сесть на землю.
— Галя! Где наша Галя? Аааа!
Ужас застыл в её глазах.
Тоня молча положила племянницу у ног Зои.
Не разговаривая, засеменили обратно к воронке.
Добежали. Остановились. Не могут отдышаться.
В сторону своих деревень возвращались напуганные беженцы. Мимо прошли односельчанки. На двух волокушах, сделанных из срубленных стволов молодых деревьев, они волокли тела погибших землячек. И таких волокуш, которые волокли за собой беженцы из других сёл, было около двадцати. Раненые, кого также волокли на волокушах, а кто сам ковылял, поддерживаемый сельчанами и опираясь на палки.
Телеги с батинскими сельчанами не было. Они успели выйти из-под бомбёжки и уйти на Старицу. Потом стало известно, что их вместе
с другими беженцами расстреляли из танков и пулемётов на следующий день уже возле Старицы.
Мать с дочкой медленно обходили воронки, внимательно смотря по сторонам. Гали нигде не было.
Вернулись опять к воронке, возле которой нашли Зою.
Тоня перешла дорогу. Так, на всякий случай посмотреть.
И увидела! Метрах в трех от дороги, в придорожной ямке, присыпанная землёй, лежала Галинка. Но от увиденного Тоне легче не стало. Голова племянницы была залита кровью. Она не шевелилась.
— Сюда! Сюдаа! Нашла!
Ульяна птицей кинулась на крик. С разбегу припала к внучке. Вместе с Тоней руками быстро откопали из-под земли. Тельце Галечки судорожно вздрогнуло. Она вздохнула и быстро-быстро задышала, будто хотела надышаться за всё то время, которое она находилась под землёй. Ей привиделся Змей Горыныч, изрыгающий пламень из своей пасти. Этот пламень сжигал всё на своем пути: и телегу, и лошадь, и людей. Только маму с бабушкой он не тронул.
Этот Змей Горыныч будет потом преследовать её всю жизнь.
И плохих и злых людей она будет называть не иначе, как Змей Горыныч.
Тониным платком Ульяна пыталась вытереть кровь, которая текла из раны на макушке Гали. Осколок вскользь прошелся по голове, оставив глубокую рану. Тоня побежала к разбитой телеге. Среди разбросанных вещей нашла свою флягу с водой, лежавшую в бауле, который откинуло взрывной волной. Быстро вернулась. Смыли кровь с раны, перевязали тем же платком. Вернулись к Зое. Кто бы мог подумать, что маленькую Галю так далеко отбросит взрывной волной! А ведь уж и надежду потеряли её найти.
Подошли к Зое. Дали попить Тамаре. Потом понемногу отпили сами.
Тоня вернулась к воронке. Пособирала какие-то вещи, утварь. Завернула в платок, валявшийся у телеги. Там же нашла и мешок с едой.
К ним с грустными лицами подошли соседки, бежавшие вместе
с Ульяной.
— Ну, чего? Нашли? Где ваши-то?
— Нет, Уль, никого не нашли. Или прорвались и ушли на Старицу. Или убежали куда.
— Хорошо, если так. Моим-то видите, как досталось.
Землячки покачали головами и горестно завздыхали.
— Бабы, пошли, что ли? Помогайте.
Зою подхватили за бок, перекинув её руку через шею, внучек взяли на руки. И, чередуясь, медленно пошли к деревне.
— Стойте! Стоойтее! Меня забыли!
Это Зайчиха, пришедшая в сознание и оправившаяся от удара, выползла из кустов и кричала подругам-односельчанкам.
Подняв обломок оглобли и опираясь на него, Зайчиха доковыляла до сельчанок.
Дорога и поле, на которых остались лежать уже навечно ещё много земляков, были позади.
Немцы, занявшие деревню, никого не выпускали из деревни, чтобы сельчане смогли забрать тела или похоронить убитых там же, в поле.
А через два года, после освобождения деревни от фашистов, на той расстрелянной дороге не было найдено никаких останков погибших людей и даже лошадей. Только десяток воронок от бомб напоминали
о трагедии.
С того момента, когда беженцы покинули свои деревни, до трагедии прошло не более двух часов.
За это время после жесточайшего артиллерийского обстрела
и авианалёта по позициям оборонявшихся на Зубцовском рубеже солдат Красной армии и примкнувшим к ним ополченцам немецкие войска ударом моторизованных частей во фланг за считанные минуты полностью уничтожили оборону. Колонны немецких войск, как щупальца гигантского спрута, растеклись по дорогам и потянулись
к деревням. Дотянулись эти щупальца и до Безгачево. Сам же спрут устремился на Старицу, обходя Ржев стороной и охватывая его
в смертельные клещи. Уже на следующий день, 12 октября 1941 года, немецкие войска заняли город Старицу.
Из ополченцев вернулся в деревню после Победы один Зайцев Иван.
7
Беженцы возвращались. Уже на подходе к деревне увидели, как
в неё въезжают немецкие танкетки, машины и мотоциклы. Чёрные большие кресты на них было видно издалека.
Безгачевские собаки дружно залаяли, пытаясь защитить свои дома
от незваных гостей. Послышались автоматные очереди и одиночные выстрелы. Собаки затихли. Их просто расстреляли.
Ульяна остановилась. Тихим уставшим голосом подозвала Тоню.
— Вот что, донюшка, тебе туда нельзя. Уходи. Может пройдёшь. Бери еду, вещи и уходи. В деревню тебе точно нельзя.
Тоня всё поняла с полуслова. Взяла мешок с едой, тёплую кацавейку, платок. Постояла мгновеньице, оглядывая мать, сестру, племянниц, будто запоминая их, решительно вздохнула и быстрыми шагами, не оглядываясь, пошагала обратно.
Ей долго смотрели вслед, пока она не скрылась за поворотом на расстрелянную дорогу.
И вовремя. От немецкой колонны отвернул мотоцикл и направился через поле к беженцам. Подъехал. Трое мордатых немцев нагло смотрели на свои жертвы, как бы выбирая. Немец, который сидел на заднем сиденье, слез, подошёл к ним. Автоматом повёл вдоль, а потом дал короткую очередь. Люди вздрогнули, ахнули, присели от испуга. У кого-то не выдержал мочевой пузырь. Немцы загоготали. Шутка удалась.
Немец стволом показал на деревню.
— Ком! Ком! Шнель.
Его не волновало состояние людей. Он просто не видел в них людей. Так, в сопровождении мотоциклистов сельчанки дошли до Зоиного дома.
В нём остановился штаб немецкой части.
Метрах в ста от дома полтора десятка наших пленных копали траншею и яму под блиндаж.
К дому подошли со стороны огорода, по боковой дороге. Возле хлевника рослый немец с вытянутым лицом и большими ушами в тёмно-зелёном кожаном фартуке паяльной лампой ошкуривал Буржуя. Увидев людей, он вытянул паяльную лампу в их сторону и резко захохотал. Потом сплюнул и деловито продолжил свою работу. Средних лет немец, находившийся рядом с мясником, безучастным взглядом проводил их.
Подталкиваемые немцем, беженцы прошли через огород во внутренний двор дома. Возле будки лежал убитый Мухтар. Он до последнего своего собачьего вздоха защищал двор.
На крыльцо избы вышел лет тридцати офицер. Что-то крикнул
в открытую дверь. Вышел ещё один немец, усатый, с автоматом. Спустился со ступенек крыльца и, тараща глаза и шевеля усами, приблизился к беженцам. Сущий таракан. Беженцы испуганно прижимались друг к другу.
Что-то залаял на своём языке, но и так было понятно, что спрашивал, кто такие.
Бабы закудахтали, что они местные, живут в этой деревне. Хотели идти на Старицу, но в дороге их разбомбили. Вот, вернулись.
Таракан что-то сказал офицеру. Тот кивнул головой.
Таракан подошёл к воротам, открыл их. Повел стволом автомата вдоль дороги и гортанно отрывисто прогавкал:
— Ком! Нах хаузе! Шнель-шнель!
Бабы поняли всё и, сгорбившись, засеменили по своим домам.
Бурмистровы остались стоять. Офицер зыркнул на них. Снова крикнул в дверь. Вышел благообразный очкарик с медицинской сумкой.
Спустился к ним. Махнул рукой в сторону хлевника.
Ковыляя и спотыкаясь, дошли до хлевника. Вошли. Зоя без сил опустилась на сенник. Бережно положили Тамару и Галю.
Немец махнул Зое рукой. Та пыталась встать. Не встала. Не хватало сил. И никакой страх не смог заставить её подняться.
Очкастый подошёл к Зое. Ульяна сняла с неё окровавленный платок. Немец осмотрел рану. Что-то поругался на своём собачьем языке. Потом достал из сумки бутылочку и бинт. В бутылочке был спирт. Промазал спиртом рану, а потом забинтовал её. Зоя стонала. Потом немец дал какую-то таблетку и рукой приказал проглотить её. Проглотила. Легла. Поняла, что убивать не будут.
Ульяна с глазами, полными скорби и жалости, показала немцу на детей. Немец что-то долго бурчал, размахивая руками, а Ульяна не отрываясь смотрела на него и показывала рукой на детей, но при этом не плакала:
— Дети! Пожалуйста!
Немец рявкнул. Махнул рукой. Подошёл к Гале. Осмотрел рану, обмазал спиртом, перебинтовал. И опять дал таблетку Ульяне, чтобы та дала её Гале.
А Галя не плакала и не издавала никаких звуков вообще. Она видела, как очкастый Змей Горыныч подошёл к ней, но пламя у него из пасти почему-то не вырвалось, а только какие-то непонятные звуки. Потом баба Уля впихнула ей таблетку в рот и полила водичку из фляги. Таблетка проглотилась. Галя закрыла глаза и впала в забытьи.
Дошла очередь до Тамары. Немец долго осматривал её. Потом медлительно, но с переживанием прорычал:
— Шлехт. Зер шлехт. Киндер капут!
Обречённо взмахнул рукой. Зоя заскулила, подвывая.
Немец всё же перевязал и Ульяну. Но таблетку не дал.
Вышел.
Очнувшаяся Тамара тихонько застонала:
— Пиить. Пиить!
Последние капли воды из фляги капнули на побелевшие губы Тамарочки.
Оставалась вода в бочке для овец и коровы.
Они сбились в дальний угол хлевника и тихонько бекали – беее, беее. Корова громко вздыхала.
Какое-то время все лежали, приходя в себя. Опустошённость
и обречённость завладели взрослыми. Детки были в забытьи.
Через какое-то время пришёл Таракан. Зыркнул на Ульяну, тыкнул в её сторону пальцем, гавкнул:
— Ком! Нах хаузе! Шнель!
Ульяна поняла, что от неё требуется. Вошла в дом. В горнице, за столом, под Образами, вальяжно сидел в расстегнутом кителе офицер. Застёгнутая кабура с ремнём висели на полке, над которой стояли Образа. Лампадки не было.
Офицер оценивающе окинул Ульяну взглядом. Ульяну даже
в озноб бросило от этого взгляда. Он что-то спросил у Таракана. Тот отрицательно мотнул головой, прохрюкав в ответ. Офицер разочарованно махнул рукой.
В противоположном краю горницы на скамейке сидело ещё двое: очкарик и связист с надетыми наушниками, который постоянно что-то говорил в микрофон.
Таракан подвёл Ульяну к печи и жестами требовал приготовить еду.
Она пошла подоила корову. Принесла молоко в дом. Таракан постоянно находился рядом. Смотрел, чтобы она не оставила чего из еды себе.
Затопила печь. Мясник принёс нарезанные куски Буржуя. Немцы хотели ест.
Так Ульяна и готовила еду этим фашистам, которые, как оказалось, были не самыми зверьми по отношению к ним в сравнении с теми фашистами, которые заняли другие дома.
Уже начинало темнеть, когда фашисты сели за стол.
Они даже разрешили Ульяне взять несколько картофелин и пару долек их немецкого хлеба.
Ульяна вышла во двор.
В сторону болот повели пленных красноармейцев. Блиндаж
и траншея были вырыты и оборудованы. Пленные больше были не нужны.
Через некоторое время с той стороны послышались автоматные очереди.
Фашисты возвращались довольные, громко гогоча и покуривая свои вонючие сигареты.
8
Ульяна обречённо вошла в хлев. Зоя сидела. Дети лежали. Надо было поесть.
Уже ночью, в темноте, Ульяна смогла ещё раз подоить корову. Молока было мало, с полведра. Чтобы струйки молока не бились о дно ведра, на дно постелили платок. Ведро спрятали в самом дальнем углу хлевника, за навозной кучей, накрыв его дерюгой. Там же спрятали
и сухари, насушенные для овец и коровы.
Галя попила молочка, пожевала хлебышка. Немецкого, но хлебышка. И заснула. А Тамарочка бредила. И всё время просила пить. Под утро она пришла в себя и тихо, шёпотом, позвала маму.
— Мамочка. Мамочка! Ты меня любишь?
— Маленькая моя, конечно, люблю! А кого ж мне ещё любить!
Зоины и Ульянины глаза тревожно блестели в темноте.
— Мамочка, не бросай меня. Я буду всегда любить тебя.
Глазки Тамарочки остановились. Взгляд мчался куда-то далеко-далеко ввысь, туда, где птицы летают. Даже выше птиц. И выше неба. Уголёк вспыхнул в её зрачках и потух. Дыхание остановилось.
Остановилось всё в груди Зои. Зарыдала. Ульяна плакала молча. Её рыдания остались на Мосягинском погосте, у церкви, где когда-то так горделиво и мелодично звучали колокола.
Ульяна закрыла глаза Тамаре. Хотела накрыть платком.
Зоя жалобно попросила:
— Не надо. Я сама, потом.
Кровь проступила поверх бинтов на щеке. Зоя откинулась навзничь. Так и пролежала до утра.
9
12 октября 1941 года. Утро.
Таракан с шумом распахнул ворота хлевника. В хлевник зашли двое немцев. Они деловито открыли калитку в загон и начали выкидывать овец во двор. Там их ловили другие нехристи и, довольные, бросали овец в кузов машины, стоявшей у ворот. Потом Таракан деловито подошёл
к корове. Взял за рога, что-то прогавкал и с силой вывел её из хлевника, пиная по пути её ногами и прикладом автомата. Во дворе коровку вывели на сельскую дорогу, на которой уже стояли и мычали коровы сельчан.
По-над всей деревней раздавалось блеянье овец и мычание коров.
Довольный Таракан зыркнул на женщин.
Бинты на щеке Зои пропитались кровью. Рядом, на соломе, лежала укрытая пальтишком Тамара. Это Зоя укрыла пальтишком, чтобы Тамарочке не было холодно.
Фашист всё понял. Крикнул. На крик прибежал очкарик.
Таракан ушёл, а очкарик подошёл к Зое. Размотал бинт. Смазал спиртом щёку. Ещё чем-то помазал. Дал Ульяне новый бинт. Мол, сама забинтуешь.
Потом подошёл к Тамаре. Откинул пальтишко. Посмотрел. Что-то прохрюкал и вышел.
Ульяна взяла лопату и вышла вслед за очкариком. Но возле крыльца её остановил немец с автоматом. Прогырчал по-своему. Вышел недовольный офицер.
— Вас ист лос?
Очкарик что-то сказал. Офицер кивнул головой и махнул рукой
в сторону огорода.
— Гут!
Ульяна пошла в конец огорода, вышла за изгородь и прошла ещё метров двадцать.
Остановилась. Молча отмерила лопатой размеры будущей могилки. Стала копать. Долго копала. Уже откопала по грудь, когда подошла Зоя
с Тамарой на руках. Бережно положила дочь на землю. Рядом дерюжку и подорожное полотенце. Пальтечком она укрыла оставшуюся
в хлевнике Галю.
Личико Тамарочки было белое-белое, только вокруг глазок остались темные круги, будто синяки. А губки чуть синенькие, ровненькие. Не улыбнутся больше.
Ульяна продолжила копать. Могилка была уже глубиной с рост невысокой Ульяны, когда подошёл Таракан. Насвистывает Автомат за спиной, насвистывает. Пьяный что ли? Остановился. Посмотрел на женщин, на могилку. Что-то прохрюкал Ульяне, показав на дом. Сплюнул. Пошёл обратно.
Ульяна поняла, что надо идти готовить фашистам еду.
— Всё, Зоинька! Пора!
Зоя подала матери дерюгу. Ульяна постелила её на дно могилки, чтобы Тамарочке помягче было покоиться.
Потом завернула в подорожное полотенце вдруг ставшее совсем лёгким тельце Тамары. Припала губами к её лбу, поцеловала. Накрыла лицо углом полотенца. Прижала к груди. Скорбно завыла. Подала матери.
Ульяна положила Тельце на дно могилки. Перекрестилась.
Опираясь на лопату и держась за руку дочери выползла из неё.
Зоя с матерью последний раз глянули на дно могилки. Горестно вздохнули и начали её закапывать. Ульяна лопатой, а Зоя руками сгребали землю.
Когда могилка была засыпана землёй, Ульяна вернулась в огород, сломала ветку яблони-ранетки, вернулась и воткнула веточку глубоко, как смогла, в могильный холмик.
Обе женщины подняли головы к небу, как будто спрашивая у него о чём-то. Молчаливые горестные слёзы текли по их щекам.
Но небо испуганно молчало. Оно не знало, что ответить этим двум женщинам, пережившим за эти прошедшие два дня столько горя
и печали, что хватило бы на многих других.
Только холодным дождём ответило напуганное небо. А потом оно решило накрыть истерзанную и израненную землю и всех тех, кто остался лежать на ней или в безымянных могилах, снегом
и к полудню всё засыпало снегом.
И уже нельзя было разглядеть сиротливый могильный холмик Тамарочкиной могилки. И только ветка яблони-ранетки указывала
о месте её захоронения.
ПОСЛЕСЛОВИЕ
В конце 80-х годов прошлого столетия в деревне Дерибино Зубцовского района Калининской, ныне Тверской, области установлен памятник погибшим землякам, павшим на полях Великой Отечественной Войны. На нём высечены фамилии всех погибших земляков. В том числе и ополченцев. Многие из них долгое время, почти 50 лет, считались пропавшими без вести.
А вот фамилии погибших односельчан и мирных жителей из деревень Безгачево, Батино, Пестово, Шарлаево, Дерибино, Варюшино, Заревино и других деревень затёрлись временем. Да и самих этих деревень нет уже, даже и домов-то не найти и самих мест, где дома эти стояли. Всё заросло травой да бурьяном. А уж о трагедии, случившейся с беженцами, и подавно забыли.
Оставались живы какое-то время свидетели тех событий, и сейчас они есть. С их-то слов и написан этот рассказ, а в первую очередь со слов моей бабушки Зои.
А забывать такое никак нельзя, иначе опять вернётся Змей Горыныч и сожжёт нашу Землю.
***
ОБ АВТОРЕ. Цветков Александр Петрович, 17.01.1961 г.р.
Место рождения – г. Ржев Калининской обл.
1976-1978 — Калининское Суворовское военное училище.
1978-1982 – Киевское высшее общевойсковое командное училище,
с дипломом переводчика-референта по иностранному (немецкий) языку, командная тактическая разведка.
1982-2008 служба в Вооружённых силах РФ на офицерских командных и штабных должностях: командир развед. взвода (на БМП), командир роты охраны, начальник штаба батальона охраны, начальник отделения противодействия иностранным техническим разведкам, заместитель командира части – начальник отделения боевой подготовки, службы войск, режима и кадров, начальник отделения – старший офицер по режиму и безопасности информации Центрального организационно-планового управления капитального строительства (ЦОПУ КС) Службы расквартирования и обустройства Минобороны России), начальник службы по защите государственной тайны ЦОПУ КС МО РФ, помощник начальника ЦОПУ КС МО РФ по защите государственной тайны. Полковник запаса.
2008-2019 – государственный гражданский служащий в аппарате Правительства Московской области (Администрации Губернатора Московской области) классный чин советника государственной гражданской службы Московской области
1 класса.
2019-2024 – начальник отдела в ФГБУ Национальный исследовательский центр «Институт имени Н.Е. Жуковского».
С 2024 г. На пенсии (по болезни). Инвалид 2 гр. по онкологии.
Награждён медалью ордена «За заслуги перед Отечеством» 2 степени,
16 другими медалями и знаками отличия Минобороны России и ГДР, других Министерств и ведомств Российской Федерации, общественными наградами.
Хобби – художественная самодеятельность и общественно-патриотическая деятельность, туризм, рыбалка, прогулки по лесу.
Женат, двое детей, трое внуков.
