В 1879 году ( 150 лет назад) родился Иван Елпидифорович Формозов (1879-1977) — врач-хирург, акушер и земский доктор из села Кесова Гора Кашинского уезда Тверской губернии, который оставил большой добрый след в истории Твери и Тверского края, рассказывает Музей истории медицины Тверской области.
Иван Елпидифорович родился в Арзамасе, Нижегородской губернии, в семье священника. В 1906 году он с отличием окончил медицинский факультет Юрьевского университета.
С 1906 по 1911 годы Иван Елпидифорович работал земским врачом в Кесовой Горе.
Село Кесова гора. Зима. Фотография сделана И.Е. Формозовым, 1910-е гг.
Кабинет земского врача Формозова в Кесовой горе. Фотография сделана И.Е. Формозовым, февраль 1910 г.
Операционная земской больницы с. Кесова Гора. Больная Маша перед операцией сшивания заячьей губы. У стены- акушерка Елизавета Петровна Соловьева. Фотография сделана И.Е. Формозовым, февраль 1910 г.
У погреба дьякона Ганьшова (И.Е. Формозов- крайний справа).
с. Кесова Гора, 1910-е гг.
И.Е. Формозов с сестрой Софьей. С. Кесова Гора, 1910-е гг.
В 1912 году доктор Формозов приглашен в Тверь на должность заведующего городским родильным приютом.
К моменту переезда в Тверь Иван Елпидифорович уже был опытным врачом. Он прекрасно разбирался в терапии и выполнял практически все виды хирургических вмешательств, включая операции на брюшной полости, ЛОР-органах и грыжах. Его мастерство включало ампутацию конечностей, трепанацию черепа, а также успешные операции по удалению катаракты. Этому способствовали регулярные практики в московских хирургических больницах. Кроме того, он был опытным акушером-хирургом.
В 1914 году Иван Елпидифорович возглавил первый в Твери родильный дом, открытый по его инициативе. Мы писали об этом событии ранее.
И.Е.Формозов с медперсоналом роддома. 1914 г.
В общей сложности он проработал в Твери (Калинине) 29 лет.
Наряду с практической деятельностью, доктор активно занимался научной работой. Многие его статьи были опубликованы в передовых медицинских изданиях того времени, включая «Врачебную газету» и журнал «Акушерство и гинекология».
С окончанием мировой и началом гражданской войны началась эпидемия сыпного тифа, уносившая людей тысячами.
Свирепствовал и страшный голод. Жители Твери, по воспоминаниям доктора Формозова, считали за счастье наесться досыта хлебом, выпечным из муки с отрубями и примесью соломы, которые часто ранили десна и слизистую оболочку рта.
Городской транспорт не работал. Из Аваевской больницы была взята для военных нужд последняя лошадь, которая выезжала за доктором по ночам в случаях экстренных операций.
Не было в городе и электричества, и ночью он тонул во мраке. Доктор жил недалеко от роддома, он часто ходил туда ночью пешком, несмотря на то, что город постоянно простреливался часовыми караульными для отпугивания воров. По этой причине движение по городу ночью было запрещено. Поэтому исполком выдал доктору Формозову мандат на право хождения по городу ночью. Зачастую часовые даже не требовали у него документ: слишком известен был доктор в городе.
Первый родильный дом,до открытия роддома № 2 в 1920 г. (на«Пролетарке»), был единственным акушерским учреждением города, которое принимало всех беременных без ограничения. По сути, он имел характер не только городского, но и областного учреждения.
В 1940 г. Второй московский медицинский институт прислал в роддом большую группу студентов на практику. 29 лет доктор Формозов прослужил в г.Твери – Калинине. Помимо активной и насыщенной практической работы, доктор имеет немало научных работ, напечатанных в центральных органах печати («Врачебная газета», журнал «Акушерство и гинекология»). Более 15 лет он вел практические занятия в Медицинском политехникуме (совр. Тверской медицинский колледж). В течение многих лет работал корреспондентом — фенологом в Московском исследовательском институте краеведения, за что был награжден институтом в 1935 г. грамотой и почётным званием ударника,в 1936 г. премирован двухтомником «Ленин и Сталин», а в 1938 г. – книгой «Творчество народов СССР». В конце 1930-х гг. в Калинине появились родильные дома №№ 3 и 4. Первый роддом был признан нерентабельным и был закрыт. Доктору Формозову не нашлось должности в этой системе.
Более 15 лет Иван Елпидифорович преподавал и был практическим руководителем курса акушерства в Калининском медицинском политехникуме (совр. Тверской медицинский колледж).
В 1941 году И. Е. Формозов переехал в Москву.
В годы Великой Отечественной войны он был ведущим хирургом московского госпиталя № 5018. За свой труд награжден орденом Ленина.
После окончания войны доктор Формозов продолжил свою деятельность в качестве врача в родильных домах Москвы.
В течение многих лет он работал корреспондентом-фенологом в Московском исследовательском институте краеведения, за что в 1935 году был удостоен грамоты и почетного звания ударника.
И.Е. Формозов оставил после себя богатое наследие. В том числе это «Записки земского врача» (1911 г.)- воспоминания о работе в с. Кесова Гора, а так же очерки о строительстве и работе Первого родильного дома Твери.
Вашему вниманию — отрывок из воспоминаний доктора Ивана Федоровича Формозова «Записки земского врача», которые были написаны им в период работы в селе Кесова Гора Тверской губернии (1911- 1914 гг. ).
Глава двадцать вторая. Метель.
«На улице мела метель. Под серым небом все пусто и бело от деревни до деревни. Ветер порывами перебегает над белою гладью, косицами несет белый снег, засыпает след от саней и углубления от удара копыт.
Ах, не неси ты злая судьба, на земского доктора неотложного случая, неотложной поездки в такую ночь! Пожалей ты его! Не заставь темной ночью в открытом поле по незнакомым дорогам ехать в такую погоду.
Однажды <…> ко мне в кабинет вошел вместе с Серафимой Петровной (моей акушеркой) мужик в нагольном полушубке и шерстяном коричневом чапане.
-Сделайте Божескую милость, господин доктор, -сказал он, кланяясь, -баба у меня замучилась в родах…Вот уж третьи сутки…Доедемте, ради Бога ко мне. Окажите, Христа ради, помощь.
<…> Через полчаса пара земских лошадей уже стояла у крыльца дома врача. Закутанная в большой бараний тулуп, с головой, обвязанной поверх зимней меховой шапки белым шерстяным платком, в задке саней сидела Серафима Петровна. В ногах у нее стоял сундук с медицинскими инструментами для операций.
В дорогу я надел на ноги русские шерстяные чулки с валенками, на плечи мою кенгуровую шубу, а поверх нее мой самобытный тулуп из меха волков и овец.
В облучке саней сидел пожилой ямщик Иван, мужик с кудрявыми волосами, весь пропахший запахом махорки. Иван был глуховат на оба уха, но ездить с ним было безопасно. Все дороги своего участка он знал как свои пять пальцев. <…>
Ехали мы долго. Было уже совсем темно. Ветер свистал и бил пушистым снегом в лицо. Холод сумел пробраться к бокам под тулуп и шубу и леденил застывшие ноги. Мы миновали уже каких-то два села и три деревни.
<…> В Кузнецове, в темноте занесенных снегом улиц нам встретилась толпа парней, которая, очевидно, возвращалась с «посиделок».
-Эй, ребята, как проехать в деревню Болтино? – закричал им Иван, придерживая лошадь.
-Поезжайте на Набарово. — сказал один из парней. – Да нет, теперь собьетесь, дорогу занесло. Тут надо ездить знаючи.
— Езжайте прямо к Григоркову, — посоветовал другой, — не доезжая его, против деревни Константиново сверните влево и выйдете в Рогово, а там в Хлебниково, а там и Болтино не далеко.
Мы решили ехать по совету второго парня. Но по дороге в Григорково мы не нашли поворота и поехали напрямик в то село.
Ветер свирипел…Теперь уж не мягкие хлопья падали с неба, а хлестал в бока и в лицо остро-колючий снежный поземок. На колокольне сельской церкви от сильного ветра тихо и уныло перезванивали мелкие колокола.
На крик Ивана два парня, прятавшиеся с девицами от вьюги за церковной стеной, рысью подбежали к нашим саням и показали дорогу.
Едва мы отъехали от Григоркова полверсты, дорога потерялась. Стало слышно, как не наезженный снег низким звуком трещит и скрипит под полозьями саней.
-Сбились, — сказал Иван. Он прыгнул с облучка и стал ходить вправо и влево, топтал снег валенками, но мягкий снег везде покорно подавался под его ногой и не обнаруживал дороги.
-Вертаться надо, — сказал Иван. Он сел на облучек, повернул лошадей и направил их назад к темнеющему селу вдали. Мы снова подъехали к церкви Грикоркова, от которой только выехали.
Повернув лошадей, Иван погнал их опять вперед в задернутую метелью темноту: «Ну смотрите у меня, смотрите, не ошибаться! Эй милые!».
Лошади бежали, снег скрипел, метель бросала снегом в лицо и колола щеки. Через полчаса езды мы снова сбились. Иван снова лазил по сугробам, бранил метель и вместе с ней урядника и старшину, которые не заботятся, чтобы на дорогах ставили вешки.
Мы вернулись второй раз в Григорково и упросили мужика, стоявшего у ворот крайней избы, проводить нас до Рогова.
-А теперь поезжайте в Хлебниково. Прямо, прямо через Рогово. Постучитесь там в четвертый дом. Там старик есть, он дошлый…Он вас проводит куда хотите, на шкалик только дадите…А без него обязательно собьетесь…Ну прощевайте, — сказал он и вылез из саней.
<…> В Рогово, на наш стук, из избы вышел низкорослый старик. Лица его не было видно за темнотой и воющей метелью.
— Чево надо? Чево стучите?- сказал он сухим голосом на просьбу Ивана. – В Болтино? Ездоки тоже; носит вас нелегкая в этаку пору! Ну ладно, доеду.
Он сел в передок саней и размахивая правой рукой стал беспрерывно кричать: «Держи право! Куда пошел? Право! Я ж говорю-вправо…влево теперь…еще левее. Слышишь, бери вдоль изгороди. Влево теперь…Ну, вот и дорога. Вот вам и Болтино. Позвольте на чаек».
Я отдал ему бывшую со мною мелочь из нескольких медных монет.
— А вам кто заплатит? – неожиданно спросил он меня.
— Мне кто заплатит? – повторил я его вопрос. – Черти заплатят, вот кто. На том свете побольше жарких углей подсыплют, чтобы холодно не было.
— Ну- же и мне не надо, — ответил старик и протянул, зажатую в руке мелочь.
-Иди ты к Богу, старик, — сказал я, — тут всего то копеек тридцать.
— Тут женщина рожает? – спросил я какую- то фигуру, стоявшую у избы и засыпанную снегом как столб.
— Тута,- ответила фигура тихим женским голосом,- тута. Ай это вы, господин доктор? Идите в избу, заждались мы вас.
Я стряхнул с тулупа снег и вошел на онемевших от холода ногах в избу.
В жаркой тесной избе толпилось около десятка баб, а впереди них стоял мужик в белой рубахе с полуторагодовалым ребенком на руках. Тот самый мужик, который приезжал за нами в Кесово.
Роженица лежала на полу, на матрасе у печки, лицом к собравшимся. <…> .
Я поспешно сбросил тулуп на руки какой-то бабы, подошел в роженице… Рука ее была холодна… <…>.»
***
В тот день Иван Федорович не успел. Некоторые истории заканчиваются печально.
По дороге домой они снова заплутали, только к утру «дрожащие от холода и усталости» набрели на какую-то деревню. «Доедем, доедем, останемся живы!»- билось от радости сердце молодого земского доктора.
